Name: Жизнь
Item: Жизнь
Author: АдминСайта

ТОЛЕРАНТНАЯ КОМАРОВКА

ПОЛОЖИМ, вам 42 года, и у вас есть все. Муж, двое детей, сад-огород, личное подворье с множеством живности, работа, наконец. Вы не испытываете никакой тяги даже к малому политическому росту и малой карьере. Но когда вам за половину «минималки» предлагают ко всему вышеперечисленному взвалить на себя еще и обязанности, скажем так, старосты села, вы с радостью (именно так — с радостью!) соглашаетесь. Вот-вот, и я так же среагировала — чуть не покрутила пальцем у виска. Но мы же с вами не любим так свою малую родину, как любит ее Наташа Горбачева. И в этом — весь секрет
КОМАРОВКА, село в Новоспасском районе, которое для коренных жителей «самое-самое», напомнило мне казахстанские поселки: саманные сараи (чего не видела нигде больше в области), полное отсутствие людей на улицах, жара, пыль, речки нет, только пруд, затерянный в окрестных лесах. Тех, кто здесь родился и пригодился, осталось мало — село постепенно захватывает новая цивилизация: дачники из разных областей. Но ни конфронтаций, ни розни, ни резни здесь не наблюдается: такая вот толерантная Комаровка, которая и не знает этого слова.
В центре сохранилось здание белого кирпича, которое в советские времена полностью принадлежало детям: в одном крыле работали ясли, детский сад, в другом — начальная школа. Сейчас в здании располагаются продуктовый магазин, ФАП, библиотека и клуб. Ясли и детсад просто канули в небытие, а в школу малышей ежедневно возит в Троицкий Сунгур автобус. Одна учительница, правда, осталась на прежнем месте, только уже в качестве продавца, вторая работу так и не нашла, сидит дома. Однако надо признать, что исчезновение школы прошло в Комаровке по менее жесткому сценарию, чем в других селах. Здесь действительно есть проблема, которая заключается практически в полном отсутствии молодежи, и, значит, детей: в прошлом году был один первоклассник, в этом — ни одного. С 1-го по 11-й класс сейчас комаровских — 15 человек. Естественно, в селе нет ни участкового милиционера, ни пожарной части, ни врача, ни церкви — есть 249 жителей, которые по телевизору смотрят сказки о какой-то другой России с инновациями, модернизациями, подъемом производства. До них же все новье окончилось оптимизацией чего можно и что еще погодило бы.
Наталья с энтузиазмом показывает клуб — помещение метров 40 со скособоченными полами и занавеской, отгораживающей «сцену». Библиотека такого же «роста»; на нескольких стеллажах книг столько же, как в квартире, где любят читать. Заметив мое настроение, Наташа скороговорит:
— Да мы прекрасно расположены — до Новоспасского на машине за 20 минут можно доехать, до Троицкого вообще рукой подать! А на наш пруд летом столько людей съезжается — не протолкнуться! Конечно, там бы обустроить все, киоски с мороженым и водой поставить, было бы прекрасно, да где деньги?
— Наталья, откуда столько энтузиазма — фамилия, что ли, обязывает?
— Так я по мужу Горбачева, а была — Романова. Мы с Иваном оба отсюда, он охотник замечательный — в лесах же выросли. Иван колледж в Самарской области по управлению сельским хозяйством окончил, вполне мог бы быть руководителем фермерского хозяйства, но лес всегда больше привлекал. Он лет шесть лесником работал, тогда пожаров не было: в полном смысле у леса хозяин был — и просеки делали, и посадкой занимались, и браконьеров гоняли. А с новым Лесным кодексом начался дурдом: отдали лес чужакам на съедение, одного егеря на общественных началах оставили. Ивана не сократили, как других троих лесников, но навесили обхода раза в четыре больше, а техники нет, бензина на свою машину, чтобы хоть на ней лес объезжать, не дают, зарплату положили 4 300 — это что для мужчины? Конечно, ушел. А ему так нравилась эта работа — он по лесу с закрытыми глазами может ходить: наизусть все знает. Сейчас охранником работает в Николаевском районе. Сын Сергей тоже лес прекрасно знает, с малолетства ходит с отцом на охоту, сейчас ему 19, но учится он, несмотря на любовь к лесу, в железнодорожном колледже: мы воровать не приучены, а честных и заботливых людей в лесу больше не требуется.
Разговор такой завязался у нас с Натальей еще до страшных сентябрьских пожаров именно в Новоспасском лесничестве. К Комаровке огонь тогда тоже подобрался практически вплотную: тут-то и пригодилось знание местных лесов Иваном Алексеевичем. Но напряг прошел, и все осталось по-старому, никто не предложил леснику Горбачеву вернуться за достойную зарплату обеспечивать достойную жизнь леса… Бесперспективность жизни в селе хорошо понимает и 22-детняя дочь Горбачевых, оставшаяся после окончания юридического института в Самаре. Сережа еще тянется к малой родине, но — где работа? А к сельской жизни он приучен хорошо: и охотник, и скотник неплохой. Еще совсем недавно семья держала в хозяйстве до 20 свиней — дочку-то надо было учить, а год учебы стоит не меньше 10 хрюшек:
— Беда в том, что мясо перекупщикам мы продаем за бесценок: 60 рублей за килограмм, все дальнейшие бешеные накрутки от нас никак не зависят. Так же и на зерне наживаются, заставляя фермеров продавать его по минимуму.
— Наталья, а как здесь прежде жилось?
— В Комаровке была бригада № 2 колхоза «Путь к коммунизму»: ферма, поля, техника. Наше поколение — 67-68-й год рождения — осталось почти все в селе. А что — зарплата была достойная, условия работы — тоже, да и не престижно было в середине 80-х уезжать с родины в город. Мама меня учиться дальше не отпустила, хотя меня приглашали в педагогический институт, и я пошла работать в библиотеку. Потом с Ваней поженились, он в колхоз устроился, нам сразу квартиру дали. Рухнула хорошая жизнь неожиданно: сначала дойный гурт ликвидировали, остались три откормочных коровника, а тут вдруг технику распродали, а все животные испарились. И даже от 400 жителей осталось меньше 250 — село резко постарело. Молодежь, которая еще осталась, рожать не хочет ни за какие деньги: нет ни уверенности в завтрашнем дне, ни стабильной работы. Ездят ведь на работу кто в Сызрань, кто в Новоспасское, кто в Николаевку, мужчины — вахтовым методом по всей стране. Нормального человека этими государственными деньгами не заманишь, он о будущем думает… В селе работают только я, зав. клубом, фельдшер, санитарка и два продавца — шесть человек. Я, как депутат Совета депутатов МО «Троицко-Сунгурское сельское поселение», прошу старших товарищей: откройте нам здесь хоть что-нибудь! Нет — невыгодно, нерентабельно, ищите инвесторов.
— Не может с таким подходом получиться, что лет через десять здесь будет пустыня?
— Может, почему бы и нет! Меня это пугает, давит, хоть я и оптимистка. Сейчас наши дома усердно скупают дачники: Сызрань, Самара, Питер. У нас без дачников и приезжих из других республик осталось 66 коренных жителей.
— С кем труднее тебе, как хозяйке села, налаживать диалог: со своими или приезжими?
— Со своими. Ведь в деревне тоже остались не самые лучшие. А приехали от погромов в начале 90-х те, кто задумывался о будущем своих детей, согласитесь, это показатель.
Я не спорю, но параллельно размышляю совсем о другом — о роли глав администраций сельских поселений в вопросе выживания своих людей на своей территории. Сколько сел осталось один на один со своими проблемами! И мне неизвестно ни одного случая, чтобы глава администрации, как это сделала Троицко-Сунгурская Наталья Яковлевна Еремеева, задалась задачей найти в небольшом селе достойного человека, чтобы жители круглосуточно чувствовали не только поддержку, но и властную руку, чтобы не катались с каждым вопросом и каждой просьбой в центр МО. И Наташа Горбачева подтверждает:
— Ко мне могут и в час ночи прийти — «скорую» ли вызвать, конфликт ли какой разрешить: привыкли уж за пять-то лет, что хоть и маленькая, а власть в селе есть. Хотя… На последнем Совете депутатов отчитывалась врач общей практики, которая в Троицком живет, Тамара Башарова. Так она говорит, что фельдшер вовсе не обязан принимать нас после 8 вечера, он работает с 8 до 17, а дальше вызывайте «скорую» — фельдшеру за дополнительные хлопоты деньги не платят. Так мы и не пришли к консенсусу. А раньше Марья Петровна Белякова, которая в селе проработала с 1947-го по 1994 год, заслуженный медик, фронтовичка, вообще никому никогда не отказывала в помощи. В ночь-полночь, в любую погоду соберет свой чемоданчик и идет к больному. Сейчас и у медиков главным стали деньги, а никакая не клятва Гиппократа. Я иногда стихи пишу, можно, я вам боль моей души расскажу? — Конечно.
— Хочу я рассказать
о Комаровке,
О милой малой родине моей.
Я знаю: для меня на этом свете
Не будет места ближе и родней.
Село мое красиво, величаво,
Раскинулось оно среди лесов.
Леса богаты птицами, зверями,
И очень много ягод и грибов…
Еще вам рассказать хочу
о людях,
Которые живут у нас в селе.
Трудиться любят,
веселиться любят,
Всегда все вместе —
в счастье и в беде.
Вот только, к сожаленью,
вымирает
Село мое, и это — крик души.
И даже страшно мне
представить,
Что когда-то в селе не будет
Ни одной живой души.
Прошу вас, люди,
возвращайтесь в Комаровку,
На землю ваших предков
и отцов,
И снова оживет село —
я верю! —
От смеха и веселых голосов!
— Наташ, ну а плакать-то зачем?
— У меня нервы… Не могу видеть, как село погибает. Мы ведь концерты сами хорошие устраиваем: у нас вокальная группа есть, восемь человек, я тоже в ней пою — люди с удовольствием приходят. И детишки, сколько их есть, с удовольствием включаются в работу. Для меня вообще бальзам на душу, если на улице детский визг, писк, шум — это же жизнь! Только она все тише.
— Все близлежащие села в таком же печальном состоянии?
— Да нет, у нас в Алакаевке друг живет, так там почти поголовно все фермеры — какие-то люди другие: предприимчивые, трудяги, энергичные, активные. Держат по 2-3 коровы, сами ездят продавать свою молочную продукцию. Я им всегда завидую. И дети там рождаются. Можно было бы и в Комаровке собраться нам, нескольким семьям, взять кредит в «Россельхозбанке» да овец разводить — пастбищ много. Но все боятся: а вдруг, а вдруг.…Каждый как-то сам за себя только.
— Вот живешь ты в полудышащем селе, работаешь на двух работах, горбатишься в хозяйстве, выводишь детей в люди, заботишься о матери, о совсем чужих стариках — выбиваешь им какие-то справки, гасишь конфликты между старухами и их пьющими сыновьями, поешь, стихи пишешь, заседаешь в Совете депутатов, а на мой самый первый вопрос, откуда столько веры в светлое будущее, так и не ответила, отнекалась мужниной «президентской» фамилией.
— Родители так воспитали — они оба у меня коммунистами и депутатами были. Папа — тракторист-механизатор, а мама — бухгалтер. Я тоже уже в 20 лет впервые была избрана народом депутатом. Я была комсомолкой, причем очень ответственной. До идиотизма: я была Олей беременна, тянет все, болит, а старики тут одни задумали разводиться и зазвали меня на роль третейского судьи при дележе имущества. Мне стыдно за них: эта вилка — моя, а эта — моя, кукол делили… Но это была хорошая закалка. В прошлом году мне все же удалось, в результате душещипательного разговора на протяжении пяти часов, сохранить семью ради ребенка. А люди эти старше меня.… И все равно легко работать: я же знаю их наизусть, все их проблемы знаю, я живу этим. Но в Троицком перед депутатами, которые занимают большие посты, робость до сих пор остается. А в Комаровке я чувствую себя комфортно. Главное — не быть равнодушной.